Собрание историй о привидениях за авторством господина Сияня.
Пролог
Три века я зарабатываю на жизнь тем, что рассказываю истории, но собственную книгу так и не написал. Разве что пару учебников для тех, кто начинает учиться музыке, да несколько предисловий к книгам начинающих писателей. Но что-то не даёт мне записывать мои истории.
Эта нерешительность проистекает из моего недоверия к словам. Наш язык хрупкой бабочкой пролетел сквозь века, но он ничто по сравнению с безграничным океаном человеческих переживаний. Поначалу слово предстаёт нам во всём своём блеске и великолепии, но при ближайшем рассмотрении оно не более чем сухая скорлупка, лишённая той жизненной силы, которой пронизана живая речь. Я не хочу видеть, как пламя моих сказаний погаснет, а потому никогда не переношу их на бумагу.
И всё же эту историю я представляю вам в письменном виде. Не для того чтобы сохранить её, нет - я лишь хочу оставить свидетельство о чудесной встрече, которая подвела меня к этому решению.
Тем судьбоносным вечером я, как обычно, сплетал истории в «Неспящем графе». Глава была завершена, слова иссякли, и тут какой-то иномирец из числа слушателей встал и зааплодировал.
То была женщина в прелестной широкополой шляпке, тень которой скрывала верхнюю половину её лица, позволяя видеть лишь улыбку, таившуюся в уголках губ. Когда она зааплодировала, люди вокруг вздрогнули и уставились на неё, но она, нимало не смущённая их вниманием, подошла ко мне и сказала:
- Господин Сиянь, я ваша давняя почитательница.
Огорошенный столь внезапной лестью, я осторожно ответил: - Мне кажется, что нынче вы впервые почтили моё выступление своим присутствием.
- О да, - ответила женщина и несколько смущённо потупила взгляд. - До сего дня я знать не знала о том, что вы выступаете со столь поучительными произведениями. Как глупо с моей стороны! Боюсь, что если бы не моя спутница, я бы до сих пор пребывала в неведении относительно вашего таланта... Примите мои глубочайшие извинения.
Не успел я поблагодарить её за столь преувеличенную похвалу, как она подняла правую руку. Тут я заметил, что в руке у неё клетка, покрытая белой тканью.
- У вас поразительный талант превращать «историю» в «легенду»,- сказала она и, не дав мне произнести ни слова, поставила клетку на стол передо мной. - Примите этого попугая. С ним ваши выступления обретут ещё больше очарования.
С этими словами она повернулась и вышла. Я закричал ей вслед: - Госпожа! Это слишком дорогой дар... Не стоит...
- Очень даже стоит, - она остановилась и повернулась ко мне. Взгляд её ярко блеснул из-под вуали на шляпке. - Ваши рассказы вдохнули жизнь в сухую и безжизненную историю нашего мира.
...
Не одну неделю я потратил, прежде чем разгадал характер этого попугая. И нашёл подходящий ему корм, едва не заморив при этом беднягу голодом.
Казалось, что на всём свете попугай любил меня одного. Когда с ним пытался заговорить кто-нибудь другой, попугай замирал неподвижно, как статуя. Мне приходилось таскать его с собой повсюду, иначе он попросту задохнулся бы в унынии повседневной жизни. Клетку его необходимо было накрывать платком, потому что любое зрелище до смерти пугало птицу и она застывала как каменная.
Вот так и вышло, что я повсюду таскал за собой клетку под тряпкой... и в «Неспящего графа», и в «Величайшие специи», и на рынок. Даже на переговоры с важными шишками из «Лисфильма» и то я ходил с попугаем, делая из этого нечто вроде перформанса.
Я уже начал было подозревать во всём этом какой-то заковыристый розыгрыш, как вдруг попугай наконец проявил свои необычные способности.
Я почти сразу обнаружил, что попугай обладал поразительной памятью. Раз услышав любую из моих историй, он повторял её с безупречной точностью. В эту эпоху животные с даром речи встречаются редко, но мне они были не в новинку. Я знал, что даже самый способный попугай, который может освоить человеческую речь, не в силах выйти за границы, отведённые ему природой.
Однако скоро я заметил, что попугай не просто повторял за мной мои истории. Поначалу он добросовестно «воспроизводил» услышанное, но затем начал создавать собственные «вариации на тему» и даже осмеливался менять кое-что в сюжете. Должен признать, что от его дополнений истории удивительным образом выигрывали - их сюжет обретал новую силу, и в услышанное хотелось верить.
Прошло какое-то время, и он начал рассказывать истории, которых не мог слышать от меня. Какие-то он, вероятно, подслушал на улицах, когда сопровождал меня по делам, а происхождение иных осталось для меня тайной.
Ты можешь заподозрить, о читатель, что попугай этот наделён выдающимся умом. Однако должен тебя заверить: я не сумел обнаружить в нём ни единой способности из тех, которыми должен обладать умелый рассказчик.
Летать попугай не желал, и почти всё время молчал, за исключением тех случаев, когда пребывал в добром расположении духа. Будучи в хорошем настроении, он трещал без умолку и потчевал меня всё новыми историями, но затем скисал и убирался к себе в клетку, чтобы сидеть там и дуться. Однажды он опустился ко мне на стол и устроился на моей ладони словно гусь, а головой ласково бодал пальцы. Растроганный его лаской, я покачал его тушку на ладони, но тут он упорхнул, оставив меня с тёплым подношением в руке.
Столь примитивное существо нипочём не сумело бы понять все тонкости создания сложной истории.
Я полагаю, что поведение его неизменно остаётся в рамках, предписанных его животными инстинктами. Как известно, попугаи просто повторяют за человеком, не понимая смысла сказанного. Быть может, тысячи лет эволюции отточили их способность подражать человеческой речи, и в конце концов попугаи научились рассказывать истории самостоятельно.
Сознаёт ли коконопряд, что его «маскировка» неотличима от сухого сучка? Подозреваю, что мой ненаглядный попугай понятия не имеет об истинном смысле историй, которые сам же рассказывает. Возможно, он даже не сознаёт, что это история, повествование.
После долгих размышлений я решил записывать истории, которые он мне поведал, и делиться ими с другими.
Многие месяцы я внимательно слушал его рассказы и тщательно записывал самые увлекательные из них. Завершив работу, я взял рукопись в руки и задал попугаю вопрос:
- Как назвать эту книгу?
Попугай запрыгнул на рукопись и поглядел на меня озадаченно. Потом он взъерошил пёрышки на шее и беспечно прочирикал:
- Подобно фениксу плывёт искусное перо. Ведёт оно свой долгий сказ умело и хитро. Когда ж опустится перо, умолкнет птичий крик, и в Иномирье воспарит читатель этих рифм.